Главное политическое и идейное условие наших дней — кризис гегемонии США. Сигнальный предкризис ударил еще в 1960–1970−е годы. Его последствия так и не были преодолены, а лишь отложены на два десятилетия благодаря неожиданному распаду СССР и столь же неожиданному успеху глобализации на основе американской неолиберальной идеологии и американских же финансовых институтов.
Историко-логическая последовательность нынешнего американского кризиса в чем-то поразительно похожа на последовательность кризисных событий, приведших к советской перестройке. Америка и Россия — уникальные страны-гиганты континентального масштаба, непосредственно выросшие из расширения переделов европейской цивилизации и со временем превзошедшие Европу. Такое развитие еще в 1830−х годах предсказывал проницательный Алексис де Токвилль. Однако геополитические прогнозы исполняются крайне медленно (как говорил Шумпетер, день в мировой экономике длится столетие). В августе 1914 года имперская Европа совершила, по сути, групповое самоубийство. Лишь после 1945 года Европа стабилизировалась в новом мирном, хотя и реликтово-карликовом состоянии под двойственным покровительством СССР и США, которые достигли пика благосостояния и могущества. Руководство обеих сверхдержав, разумеется, провозгласило послевоенные успехи исполнением собственных идеологических предначертаний — будь то развитой социализм или регулируемый капитализм. Технологический рост середины ХХ века мощно подкреплял их уверенность в своих силах. Какой научно-фантастический оптимизм — и страхи — порождали тогда космос, органический синтез и особенно атомная энергия!
Сверхдержавам оставалось увековечить свою модель и, в азартном соперничестве, распространить ее на остальной мир в виде программ «либеральной модернизации» либо «социалистической ориентации»…
Кризис силы
Американцы напоролись на неподатливость Кубы и Вьетнама. СССР получил аналогичные проблемы в Венгрии, затем Чехословакии и Польше и, наконец, в Афганистане. Первой вполне ожидаемой реакцией было применение подавляющей на первый взгляд военной силы в сочетании с экономической «помощью» союзникам, оказавшимся на поверку бездонной бочкой. Это привело к нарастающему бюджетному кризису, который в свой черед обострил внутриэлитное соперничество между просвещенно-реформистскими и ортодоксально-консервативными фракциями политического истеблишмента обеих стран.
Внутриэлитные разногласия выплескивались наружу, порождая растущие надежды среди интеллигенции и новых средних слоев образованных специалистов. С советской стороны известно множество примеров деятелей науки и культуры, в полном спектре от махровых реакционеров до либеральных диссидентов, писавших записки на Старую площадь. Но ведь и в Америке 1968 года молодые профессора элитных университетов — Бжезинский, Киссинджер, Хантингтон и, с другой стороны, Валлерстайн — стали поставщиками идей для кандидатов в президенты от Никсона до Боба Кеннеди.
Следом за периодом гласности — то есть выплескивания в открытую печать идейной борьбы элитных фракций — наступает этап радикализации в основной массе средних и даже нижних слоев, ловящих политический момент.
Радикализация происходит на основе двух программ. С одной стороны, требования демократического доступа на политическую арену (белые средние слои в США и русскоязычные специалисты в СССР), с другой — признания групповых идентичностей (в США это движения негров, индейцев, феминисток, в СССР — национализмы во всех республиках). Оказавшись в цейтноте, политическое руководство спешно обещает удовлетворить все пожелания, включая большую долю экономических гарантий. Что уже до невозможности перегружает бюджет и провоцирует экономический кризис.
В 1970−е руководству СССР неожиданно помог взлет цен на нефть. Однако это лишь отложило на полтора десятилетия наступление окончательного кризиса. Конечно, СССР был почти впятеро беднее США по ВВП на душу населения, имел иную структуру экономики и исторически сложившееся размещение промышленных баз на своей бескрайней географии. Однако, сравнивая траектории двух сверхдержав, ни в коем случае нельзя забывать разницу в качестве геополитических союзов. Одно дело иметь сателлитами Польшу и Болгарию и совсем иное — ФРГ и Японию.
Руководство США в 1979 году пошло на отчаянный шаг, сорвав ограничители, которые регулировали экономику со времен нового курса Рузвельта. Эффект, как становится ясно из ныне опубликованных стенограмм Федеральной резервной системы, превзошел все ожидания американского центробанка. Вместо стимулирования внутреннего производства в США в 1980–1990−е годы хлынул поток инвестиционных капиталов из Западной Европы, Восточной Азии и нефтедобывающих стран, искавших более выгодного вложения с низкими рисками.
Сломав рузвельтовские механизмы регуляции, Уолл-стрит добилась спекулятивной конъюнктуры, невиданной со времен «белль эпок» 1900−х и джазового бума 1920−х годов. Но также возродился и призрак спекулятивного обвала, подобного «черному вторнику» 1929 года.
Пока что призрак удавалось заговорить как минимум трижды — во время паник 1987−го, 1998−го, и 2001−го. Призрак, однако, никуда не делся. Напротив — вырос до гигантских размеров. В первую очередь это дотоле невиданный дефицит платежного баланса США и астрономическая задолженность, которую все еще финансируют банки Восточной Азии — несомненно, из опасения, что обвал американского рынка погребет в обломках и их экспортно ориентированные индустрии. Перспектива настолько пугающая и неясная, что экономические аналитики мейнстрима о ней предпочитают молчать либо говорить профессионально-жаргонными экивоками. Тем более от этой темы уклоняются политики, добивающиеся голосов избирателей.
Американская война с террором выглядит на этом фоне дерзким и крайне честолюбивым обходным маневром — чей провал теперь можно считать свершимся фактом.
http://www.expert.ru/printissues/expert/2007/40/obschestvennie_nauki/
При любых раскладах, на сегодняшний день альтернатив американскому рынку - нету.
Кстати, не слыхали о "emerging markets bubble"
