Двадцать лет прошло после свадьбы, и нет уже ни малейшей надежды на рождение наследника. Подобное испытание княжеской семье перенести тяжелее, чем простым смертным. Об этом размышляет в 1526 году великий князь Московский Василий III. Он обеспокоен, что не оставит наследника, и спрашивает себя, может ли, несмотря на уважение, которое от всего сердца питает к своей жене, прекрасной Соломонии Юрьевне, найти ей замену. Великому князю сорок семь лет, и пока он еще может думать о продолжении рода. Соломония тоже подавлена тем, что их мечты не сбылись. Она ищет выход в частых паломничествах, обращается к колдуньям, втирает в самые интимные уголки своего тела смесь масла с медом – говорят, это верный способ забеременеть. Но все усилия тщетны. Отчаявшись, Василий не может без слез видеть даже птичье гнездо на дереве. Как-то, повернувшись к боярам, которые сопровождают его на прогулках, он вздохнул: «Горе мне! На кого я похож? И на птиц небесных не похож, потому что и они плодовиты… Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братьям отдать? Но они и своих уделов устроить не умеют».[1] – «Государь, – отвечает один из бояр, – неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда». Именно это Василий хотел бы услышать. Возможно, неспособность Соломонии родить – всего лишь предлог, который позволяет царю вступить в связь с созданием более юным и оправдывает подобную связь. Терзаясь угрызениями совести, он предлагает жене удалиться в монастырь. Царица протестует – она не заслужила столь сурового наказания после долгих лет совместной жизни, наполненных ее преданной любовью. Василию приходится прибегнуть к силе – Соломонию увозят в монастырь в Суздаль и постригают в монахини. Она сопротивляется столь яростно, что один из сопровождающих вынужден ударить ее палкой. «Бог все видит, он отомстит моему мучителю!» – выкрикивает Соломония, рыдая. Убеленный сединами князь Семен Курбский, почтенные монахи Максим Грек и Вассиан Патрикеев, которые осмеливаются выступить в защиту несчастной, немедленно отправлены в изгнание. Большинство бояр и духовенство во главе с митрополитом Даниилом одобряют решение царя.
Избавившись от супруги, Василий спешит обзавестись другой. Конечно, по законам православной Церкви он не может повторно вступить в брак, пока жива его первая жена. Но законы, регулирующие жизнь подданных, отступают, когда дело касается царских особ. Так утверждает сам митрополит Даниил. И обращается за советом к греческому патриарху в Иерусалиме. Тот, человек твердый и несклонный к компромиссам, разгневан. «Василий, – пишет он, – у тебя родится злой сын; земли твои подвергнутся насилию и все будут в слезах; потечет кровь; падут многие головы; города погибнут в огне». Пророчество не производит впечатления на митрополита Даниила, который заявляет спесиво: «Обойдемся и без его благословения». Уверенность митрополита поддерживает Василия. Убежденный в том, что гром небесный не грянет, он торопится со свадьбой. Тем более что выбор свой уже сделал.
Согласно обычаю московский правитель должен пригласить во дворец на смотрины всех знатных девушек, которым возраст позволяет вступать в брак, чтобы выбрать ту, которая разделит с ним ложе. Василий решает отказаться от этого и внезапно объявляет, что берет себе в жены Елену Глинскую, дочь литовского перебежчика. Лучше было бы удостоить этой честью девушку одной с ним национальности и веры, считают приближенные. Но Василий глух к их сетованиям. Елена красива, умна, натура страстная. Воспитанная на немецкий лад, она отличается культурой и свободой манер от своих русских сверстниц, погрязших в невежестве, ханжестве, суеверии и скромных домашних добродетелях. Государь так влюблен, что хочет казаться моложе и велит сбрить себе бороду – благочестивым людям это кажется святотатством.
Свадебные торжества длятся три дня. Перед церковным обрядом жених и невеста появляются у накрытого скатертью стола, на котором стоят хлеб и соль. Предназначенные им места покрыты бархатом и шелком, на них вышитые изголовья, на изголовьях по сорок соболей. Опахалом из соболей обмахивают и молодых. Жена тысяцкого расчесывает им волосы гребнем. На голову Елене надевают кокошник с высоким верхом и покрывают ее белым покрывалом. Пару осыпают хмелем – символом плодородия. И со свечами, светильниками, иконами, пирогами все отправляются в Успенский собор. Там жених с невестой шествуют по узорчатым коврам и собольим шкурам.
Митрополит, совершавший венчание, подает им бокалы с итальянским вином. Великий князь, допив вино, разбивает бокал. После венчания супруги принимают поздравления придворных и духовенства, сидя на подушках малинового бархата, хор в это время провозглашает: «Многая лета!»
В спальне, куда они потом проходят, повсюду иконы, сосуды с медом, свечи в бочонках с пшеницею, навалены шкурки куницы и соболя, брачное ложе постлано на двадцати семи ржаных снопах.
Жена тысяцкого, на которой две шубы (одна – вывернутая наизнанку), снова осыпает молодоженов хмелем, свахи и дружки угощают их курицей.
Всю ночь царский конюший с обнаженной саблей в руке не слезает с лошади под окнами государевой спальни. Наутро супруги порознь идут в баню, вернувшись, едят в постели кашу. Брак свершился – свидетельство тому нижняя рубашка со следами крови, бояре поздравляют своего господина, празднества продолжаются.
Несмотря на рассыпанный во время разных обрядов и церемоний хмель, Елена оказывается бездетна, как и Соломония. Ни молитвы, ни обеты, ни обращения к колдуньям, ни итальянские и немецкие мази не в состоянии развеять проклятие, висящее над ней. В народе поговаривают, что Бог не одобрил второй брак Василия и решил не дать ему детей. А невиновная Соломония, наоборот, тайно родила сына в монастыре, куда была сослана. К счастью, молитвы преподобного Пафнутия Боровского смягчили гнев Божий – Елена наконец забеременела. Василий ликует. Но злые языки болтают у него за спиной, что этот подвиг – заслуга вовсе не того, кто радуется этому официально, а родственника княгини, князя Овчины-Телепнева-Оболенского.
это нужно уметь " губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича". удивляться нечему. писшите есчо!
Ну тогда всё становится понятно. Он писал художественные произведения на историческую тему и Россию видел только в младенческом возрасте. Это уже даже не смешно.
